(Не)выдуманный Эйзенштейн: презентация новой книги Гузель Яхиной
В марте вышел новый роман писательницы и выпускницы программы «Сценарное мастерство» МШК Гузель Яхиной «Эйзен», посвященный режиссеру Сергею Эйзенштейну. Это не биография и не нон-фикшн в чистом виде, а нечто посередине — сама писательница назвала книгу «роман-буфф». 12 апреля в МШК прошла презентация — Гузель рассказала о процессе создания романа, причинах интереса к Эйзенштейну и необычном оглавлении. Пересказываем ключевые моменты встречи.
Что такое «роман-буфф»?
«Это слово передает то разнообразие регистров, в которых написан текст. Это постоянный перескок от комедии к драме, от драмы к трагическим ноткам, от трагических ноток к философскому размышлению, от философского размышления к цитатам, документальным главкам. Постоянная смена регистра призвана передать суть героя. Вот таким был Эйзенштейн — человеком-фейерверком, который постоянно фонтанировал эмоциями, идеями. Мне хотелось, чтобы эти пестрота, яркость, взрывность были в тексте».
Почему Эйзенштейн?
«Мне кажется, Эйзенштейн привлекает очень многих. В моем случае это человек, который привел меня к кинематографу. В итоге я пришла учиться в Московскую школу кино на программу «Сценарное мастерство». Это глыба, очень сложная фигура, очень богатая, в ней много драмы, много интеллектуального. В ней есть всё. Эту фигуру можно поворачивать разными гранями, и если угодно, если хватает на это желания и совести, можно вписывать в разные концепции. Из Эйнштейна можно вылепить все что угодно, но мне этого как раз не хотелось. Мне хотелось, чтобы в книге он был очень разный, все его грани были показаны, и он ими сверкал, а не просто был каким-то концептом.
Моей задачей было спаять вместе фикшн и нон-фикшн. Когда описываешь судьбу реального человека, сложно соединить вымысел и правду. Надо сделать это настолько аккуратно и бесшовно, чтобы читатель не почувствовал этого перехода. С одной стороны, должен ощущаться аромат правды, а с другой стороны, пружинка сюжета должна тянуть читателя за собой. Эта задача решалась по-разному. Какие-то цитаты я позволила себе чуть-чуть подправить, потому что они были корявые, в них повторялась мысль. Из маленьких фактов выросли большие сцены. Например, Эйзенштейн снял свою маму в Одессе в трехсекундном эпизоде. Из этого я сделала много страниц текста. Самое дерзкое, что я позволила себе домыслить некоторые детали или даже придумать кадры, которых не было в фильме „Броненосец Потёмкин“».
Как связаны Эйзенштейн, Мексика и Алматы?
«Роман писался три года: с 2021 по 2024. За это время я побывала в разных местах, связанных с Эйзенштейном. Многие из них недалеко от Москвы: Переславль-Залесский, где снимали „Александра Невского“; Петербург (там жила его мама); Вологда (здесь он служил). Самой дальней точкой путешествия стала Мексика. Мне кажется, что как художник, ценитель прекрасного и человек, чувствующий прекрасное, Эйзенштейн родился в Мексике. Это, конечно, звучит странно, потому что еще до мексиканской поездки он снял „Броненосца Потемкина“ и „Октябрь“. Но по-настоящему, на мой взгляд, он почувствовал красоту именно в Мексике. Мне хотелось понять, что там было, поэтому я отправилась туда. Еще есть Алматы, я сейчас сама там живу, Эйзенштейн работал в Казахстане во время Великой Отечественной войны. Эти два периода его жизни рифмуются друг с другом: оба подарили ему творческую свободу».
Оглавление — это отсылки к кино?
«Названиями глав — „Жертвоприношение“, „Жизнь прекрасна“ и так далее — мне хотелось показать, что Эйзенштейн повлиял на все кино, которое было после него: внутри нашей страны, в других странах, на других континентах. Эпиграфы к этим главам взяты из стихов Дзиги Вертова, а сам Вертов присутствует в романе как действующее лицо. Он обвинял Эйзенштейна в том, что его фильмы недостаточно хороши. Но если посмотреть на стихи Вертова, будет понятно, что и Вертов, и Эйзенштейн ощущали одно и то же: горели идеей кино, хотели сделать из него новый язык и видели в этом целый огромный мир. Потом страдали, отлученные от кино, мучились, ощущали себя живыми трупами, не имея возможности снимать. Мне хотелось через эти эпиграфы не то чтобы примирить их, но показать их похожесть».
Смог бы Эйзенштейн снимать рилсы?
«Эйзенштейн родился почти одновременно с кино. Был одним из тех, кто это кино и формировал, и делал. Был зачинателем его теории и практики. Великой фигурой стал еще и потому, что это было время, когда прокладывали самые-самые первые дороги в кинематографе. Если бы он родился сейчас, возможно, занимался бы чем-то другим. Снимал бы он рилсы? Не знаю. Но пионером в кинематографе точно не стал бы просто потому, что сейчас другое время».
